Пoследний раз я пытался увидеть Ясена Николаевича около года назад, когда, проезжая по Моховой, остановился напротив университета, чтобы передать ему книгу, выпущенную только что по случаю одной юбилейной даты у моего отца – бывшего корреспондента «Известий». В ней он вспоминает, кроме всего прочего, и годы учебы на журфаке МГУ, и встречи с интересными людьми. К ней же, так уж получилось, я написал предисловие и мне непременно хотелось вручить один экземпляр моему бывшему наставнику и декану.

Но времена тогда были под стать нынешним. Массивные двери университета, что прямо за спиной у Михайло Васильевича Ломоносова, из-за вируса COVID-19 были заперты наглухо.

Сонный охранник, явившийся минут через пять после того, как я стал барабанить, долго не мог взять в толк, чего мне надо и уже грозил «набить морду». Но потом обмяк и великодушно согласился передать книгу тому, кому указано на бумажке. Не знаю, передали или нет, но с Ясеном Николаевичем я так и не увиделся. Остается только поминать и жалеть.

Помню, в 2005 году на вступительных экзаменах в МГУ я взял вольную тему сочинения и назвал ее «Я и Горбачев». Дело в том, что накануне декан факультета журналистики Засурский собрал нас – вчерашних школьников, абитуриентов, пригласив на «встречу с молодёжью» и Горбачева

Не могу сказать, что встреча прошла очень интересно, но она точно повлияла на выбор темы моего сочинения. Горбачевскую эпоху, писал я, сидя в аудитории 208, помню смутно. На периферии детской памяти засели такие слова, как «перестройка», «гласность»…

И только кухонный радиоприемник, который включал по утрам отец, доносил до моего уха малопонятные слова, которые так или иначе были связаны со словом «Горбачев». Постепенно их становилось все больше: «Форос», «ГКЧП», «путч», «Беловежье»… Осталось на душе что-то тревожное, смутное. Как непогода, как хмурое ненастье, которое наложило отпечаток на лица, дома вокруг Преображенской площади, на город и весь окружающий мир.

Только потом до меня дошло, что эти тревожные ощущения – отзвуки ушедшей эпохи. А засевшие в голове термины – не что иное, как эхо большого несчастья. Я родился в Советском Союзе и рос до трех с половиной лет.

Вот почти 30 лет, как этой страны нет. Но она живет в моей памяти. Нынешняя Родина-мать ничем не хуже, я её тоже люблю. Однако не могу избавиться от мысли, что у меня была та, первая, настоящая. Будто меня оторвали от неё, а затем приютили.

Я чувствую связь с ней, будто до сих пор связан крепкой пуповиной. Нет, это не ностальгия, которой подвержены более взрослые. У меня уже свой опыт, есть с чем сравнивать. Не люблю, когда ее называют «казармой», «тюрьмой народов», «агрессором».

Я всегда доверял старикам, строившим ту большую страну, ветеранам, бросавшимся в смертельную атаку с криками «За Родину!» Никогда не спрашивал моего соседа дядю Васю, почему он каждый год на 7 ноября и 9 мая вывешивает красный флаг. Это было его время, оно ему дорого. Но оно куда-то ушло.

Теперь я сам фиксирую важные моменты истории. Тогда на Моховой мы спрашивали Горбачева, почему распалась страна, зачем новая власть ругает старую, почему между нами вражда? Отчего мы то и дело переписываем историю? Ведь она у нас одна. Мы что, обречены жить в эпоху перемен, так и будем реформировать то экономику, то армию, то медицину, то образование…

Но Михаил Сергеевич больше рассказывал о себе. О том, что его в свое время не поняли, не поддержали. О том, что народ был не готов, что все вокруг оказались предателями. Да еще о том, что родился в марте, в марте они поженились с Раисой Максимовной, в марте был назначен секретарем Ставропольского обкома, в марте его избрали Генеральным секретарем ЦК КПСС, в марте начал свою перестройку…

Было ощущение, что на многие вопросы он и сам не знает ответа. А я в том сочинении попытался ответить на них сам так, как бог на душу положит. Кстати, я тоже родился в марте.

… Я никогда не спрашивал Ясена Николаевича, что он думает по этому поводу. Но мне всегда казалось, что он воспринимает те времена и события как личную трагедию.

Вот и теперь я думаю, есть какая-то символика в том, что наш декан ушел от нас в ночь на 1 августа - месяца, когда мы отмечаем скорбную дату – 30-летие краха великой державы. Он прожил 91 год. Август 91-го – тоже был рубежным.

Павел Виноградов