Последний твит от Джейн я получил недавно. Она спрашивает, почему мало пишу? Не знаю, что и ответить. Про Россию в Америке теперь как о покойнике, только наоборот – или ничего, или дурное. Как все изменилось, причитает Джейн, а ведь были времена... Да, были, согласен, куда все девалось. На слуху одни санкции, допинг, харассмент, информационные войны... А, помнишь, Джейн, наши первые встречи. Девяностые зря называют «лихими», это сейчас мы живем, как в лихорадке, остерегаясь, пугая друг друга, пишет она.

Но я думаю, не в этом дело. Феномен, о котором идет речь, - из области гамлетовских химер, что и не снились нашим мудрецам, головоломка. В то лихолетье я впервые попал в Америку. Джейн работала в Агентстве международного развития США (USAID) и читала нам, журналистам из России, курс молодого бойца.

Учение, конечно свет. Особенно, если оно связано с зарубежной поездкой, а именно в Новый Свет. Благо, тогда, на заре Интернета в Америке появилась система, чем-то напоминающая наши курсы повышения квалификации. Тяга россиян к знаниям в области реформации в то время имела характер эпидемии.

Несправедливо забытый лозунг, трижды призывающий делать одно и то же, был весьма актуален. Учиться капитализму настоящим образом ехали за океан политики и бизнесмены, администраторы и партийцы, банкиры и фермеры, обещая творчески применить заимствованные идеи в родной, отдельно взятой. Вслед за банкирами и фермерами дошла очередь и до нас грешных – тружеников пера.

Группа из представителей различных СМИ от Москвы до самых окраин прибыла в Индиану. Надо сказать, вопрос об эффективности ликбеза больше мучил самих организаторов. В России он как-то не поднимался. Поток стипендиатов, трехнедельное пребывание каждого из которых обходилось казне США в 10-15 тысяч долларов, нарастал по мере развития отношений между Москвой и Вашингтоном.

На первом этапе сетью политпросвещения, то есть программой «социальной конверсии», намечалось охватить 50 тысяч человек. Дальше – больше. Казалось, альтруизму нет предела. Конечно, находились скептики. «Какой прок от этого меценатства?», - сомневались они. Особо выступали республиканцы, имевшие в конгрессе большинство. В частности, сенатор от Аризоны Джон Маккейн требовал «прикрыть эту лавочку».

В анкете, которую заполнил дома, я указал, что у меня есть серьезные пробелы по части навыков журналисткой работы в условиях то ли развитого капитализма, то ли рыночной экономики (не помню), и выразил горячее желание побыстрее их ликвидировать.

Без этого, мол, невмоготу! Судя по всему, мне поверили. Совсем по-иному отнесся к данной затее главный редактор. Он сказал, человеку, который работает в «Известиях», учиться нечему. Но можно ехать, если хочется.

Стажировка в Форт-Уэйне началась с посещения банка, где каждому выдали по 1 200 долларов «на карманные расходы». Начиная урок, миловидная Джейн спросила, что бы мы хотели здесь получить. Каково же было её удивление, когда многие честно признались, что уже получили.

Но главное было познать Америку. Краткие сведения и практические советы, которыми работники USAIDснабдили нас еще в Москве, воскрешали в памяти райкомовские инструкции и накачку - что там можно, что нельзя.

В них, правда, не было совета заменять водку чаем и блюсти моральный облик, но отношению к спиртному был посвящен целый раздел. Почему-то, именно он бросился всем в глаза. Из него следовало, что Америка – страна антиалкогольная в том смысле, что распивать в подъездах, на улице, равно как в парках и на пляжах запрещено. Тем приятнее было обнаружить в гостиничном номере сюрприз в виде литровой бутылки водки «Skol», и корзины с закуской, повязанной яркой ленточкой.

Гости расценили эту любезность хозяев как знак уважения к российским традициям. В свою очередь, они обещали свято уважать местные порядки: не обижаться, если вас назовут просто «русский», не отпускать сомнительных комплиментов в адрес американок, быть «пунктуальным и расторопным», не курить в общественных местах, проявлять терпимость к меньшинствам, в том числе и сексуальным.

Эти и другие правила американского быта давались легко. Сложнее было с такими нормами общественной жизни, как «вознаграждение за услуги», а проще чаевыми. Таксисту – 15 процентов от стоимости поездки, носильщику в аэропортах и отелях – 1 доллар за место багажа, горничной – 3 доллара, швейцару 50 центов, парикмахеру – 15 процентов от суммы счета и т.д. Мысленно перегоняя эти цифры в рубли, мы вежливо отказывались от эксплуатации чужого труда.

Курс назывался «журналистское расследование». Видимо, с точки зрения американцев, это для нас - самое оно. Учитывая обилие проблем и криминальных историй, которые преподносила нам суровая действительность, они попали в точку.

Но опытные лекторы явно пасовали перед эрудицией и осведомленностью стажеров, их умением углубиться в тему. Как выгоднее продать совою информацию, сколько брать с человека, если упомянули его фамилию в статье, как заставить фирму выкупить собранный на нее компромат еще до публикации, как регулируются финансовые отношения между телевидением и заказчиком... Эти и другие вопросы ставили учителей в тупик. Тезис о неподкупности прессы воспринимался с подозрением.

Известный адвокат Эдвард Дилэни советовал в каждом запутанном деле искать не женщину, а деньги. Доллары или в вашем случае, говорил он, – рубли. Видно, сам того не ожидая, он направил ход мыслей пытливой аудитории в совсем иное русло.

После того как у волжан спросили есть ли у них в Саратове телевизоры, в Чикаго показали фильм, предназначенный для мигрантов из Намибии, а в Индианаполисе в очередной раз подали на обед лапшу, доселе послушные неучи ребром поставили вопрос: зачем правительство США тратит на них такие деньги, и бывают ли бесплатные ланчи?

Найти смысл в этом единстве и борьбе противоположностей так и не удалось. Индиана – штат консервативный. Местные журналисты признавались, что мало знают о России. Кроме Ельцина и Жириновского, не могли назвать кого-нибудь еще. Было такое впечатление, что это они нас изучают, а не мы их.

Может быть, на их месте я бы поступил бы точно так же. Отдал любые деньги, лишь бы узнать, что это за народ, гораздый на революции и реформы, кичится своей культурой и образованностью, а в то же время такой замороченный.

Ясное дело, умом или с помощью вечного аршина его не понять, как и трудно догадаться, чего ждать назавтра. Непредсказуемость – свойство русской души. Великодержавная гордость россиян в Индиане окончательно проснулась под занавес, когда их вызвали на откровенность.

На хозяев жалко было смотреть. Начав с нейтрального: «Ничего, спасибо, конечно!», гости подвергли нещадной критике трехнедельное школярство и нагло заявили, что все это давно проходили, а по части криминала сами могут научить кого угодно. Группа уезжала домой с легким чувством превосходства. Как у Маяковского: стремился за семь тысяч верст вперед, а попал на много лет назад.

Потом Джейн приезжала в Москву, опять собирала нас, сеяла доброе-вечное. Были еще курсы, семинары, званые обеды в американском посольстве, пока общение не перешло в Сеть - на человеческий уровень. Или, как говорит Джейн, на уровень вялотекущего флуда.

По данным ее агентства, за минувший год число твитов и лайков в обе стороны упало в два раза. Что это - примета времени или некий итог войны, которая, если верить Клузевицу, есть не что иное, как продолжение политики, сказать трудно. В данном случае речь идет, конечно, о кибервойне. И что мне написать Джейн, ума не приложу.

 Борис Виноградов, "Многополярный мир". 04.04.2018